Всё, кончилось золотое время, в стране всё за деньги. В платных туалетах посетители, у которых запор, требуют вернуть деньги обратно, и суды их поддерживают. По любому вопросу можно обратиться в суд и получить оправдательный приговор. Главная задача суда — не связываться, главная задача церкви — не ввязываться. Суд, церковь и народ полностью отделились от государства, учителя отделились от учеников, милиция отделилась от воров, врачи отделились от больных, всё, спросить не у кого.

На экране непрерывно стреляют, любят друг друга в крови, в грязи, и поют там же. Песни по смыслу приближаются к наскальной живописи.
Секс полностью отделился от любви, на свадьбах под крик «Горько» уже не целуются, а идут дальше. Любимые называются партнёрами, объятия
называются позой, поцелуй называется началом игры, женихи и невесты исчезли как класс, среди венерических болезней самая редкая — беременность.

Остальное нормально. Москва сверкает, Одесса хорошеет, Омск впервые узнал, что такое автомобильные пробки. В правительстве вяло идут дебаты когда давать пенсию — с 60 или с 65 (это при средней продолжительности жизни в 57). Во время эпидемии гриппа особым шиком считается подговорить гриппозного поцеловать начальника.

Радиации у нас никто не боится — считается, что умереть от неё мы просто не успеем. В магазинах всё есть, только кому это всё есть? Начиная с 17-ого года, едят только «новые русские».

Песен в стране стало в сто раз больше, зато стихов в песнях — в сто раз меньше. Приятное новшество — пение под фонограмму: любимый певец
прилетает на гастроли, но голос с собой не берёт. То, ради чего собрались, не происходит, хотя и рот открывает, и на нас кричит, мол, не вижу ваши руки, не слышу аплодисментов, «браво» не слышу… «Вяло!» — кричит он на нас, «вялые вы!». Это мы-то в зале вялые? «Не слышу вас!» — кричит. Это нас он не слышит, как будто мы поём. Но в конце концов он добивается нашего звучания, так что фактически это мы выступаем под его фонограмму.

Все газеты о том, как вести себя в постели, как будто мы из неё не вылезаем, хотя прохожие на улицах есть. Все советы как спать-переспать, и никаких советов как жить. В результате: как ограбить банк — знает каждый россиянин, как сохранить там деньги — не знает никто.

Так как наше производство не работает, одеты мы прилично. Женщины наоборот — раздеты ярко и броско, делают для этого всё, потом за это подают в суд.

Президент новый для всех загадка. Раньше была загадочная страна, потом загадочный народ, теперь загадочный президент… Умом никого из них не понять. Тут надо чем-то другим думать, чем — мы ещё не подобрали.

Сегодняшнюю жизнь понять нельзя. Литературы нет, учебников нет. Рассказать об этой жизни, как об этой новой водке: когда она даёт в голову — перестаёшь соображать. В Москве пришли в новый ресторан, стали ждать официанта, он пришёл и принёс счёт. То есть так по-новому никогда не жили. Когда меня спрашивают: «Ты как по-английски?»  — «Читаю свободно, но не понимаю ни хрена».

Что хорошо в России — все живут недолго, сволочи в том числе, поэтому весь вопрос в терпении. И всё же взамен мрачных и одинаковых появились несчастные и счастливые. И весь этот кипяток со всеми его бедами и загадками всё-таки больше похож на жизнь, чем та зона, где тюрьма, мясокомбинат, кондитерская фабрика и обком партии выглядели одинаково.